svetlako

Сейчас, когда возможности самиздата расширились и перекрыли возможности СМИ и бумажных издательств – в дополнение к официальной обобщенной точке зрения и мемуарам военачальников появились из личных архивов впечатления и воспоминания рядовых солдат и младших офицеров, которые раньше не издавались по причине «неактуальности». К несчастью, это действительно становится неактуальным – вспоминать зачастую уже некому. Вот и мне куда проще было бы спросить у своего деда подробности о «чернорубашечниках», но… Делать это нужно было лет 25 назад, когда мне – увы! - хватало для понимания сути войны школьного учебника и фильма со взрывами и танками. Сейчас – не так. Удаляясь от нас, война теряет броневую однозначность оценок, становится сложной - ее не просто ощущают чувством, ее пытаются постичь. Человек не придумал ничего лучшего для этого – чем логика, цифра или формальный анализ. Как применить всё это к воспоминаниям? Оставим цифру – «на потом». Послушаем – слова.

Мой дед не написал о своем личном отношении к людям в грязно-серых рубахах и черных телогрейках. Он как бы просто сказал: «Они были… Воевали как могли и гибли как все». А как к ним относились другие фронтовики, которых успели об этом спросить? По крайней мере, что у них осталось в памяти об этих людях или что они хотели, чтобы теперь о таких бойцах думали с их слов.

Начну не с очевидца, а опять - с Гриневича. Он заявил, что среди советских военных доминировало негативное отношение к тем, кто «отсиживался во время войны в оккупации». Оставим на время тот факт, что среди советских военных, освобождавших, например, днепровское правобережье, были и те, кто три месяца тому назад также, как новые «чернорубашечники», были мобилизованы на левом берегу Северского Донца и остались в той мясорубке в живых. Такие сложные пространственно-временные выводы – не для «историков нового типа» (а вы, надеюсь, уже поняли, что статья Гриневича, с цитирования которой я начал эту статью – едва ли заслуживает права называться объективной). Снова послушаем очевидцев, теперь чуть отдаленных во времени и в пространстве от мест боев 243-й дивизии… Но отдаленных - всего чуть-чуть!

 «Самыми тяжелыми за время моего командования стрелковыми подразделениями были, наверное, бои осенью сорок третьего под Запорожьем. Мы были обязаны постоянно атаковать с отвлекающего плацдарма, чтобы не дать немцам перебросить свои войска под Мелитополь. Голая равнина. Перед нами ряды колючей проволоки и минные поля. Мы и в дневное время не могли там головы поднять, не говоря уже о том, чтобы вынести своих раненых с поля боя...А ночью там тоже простреливался каждый метр. Мой НП находился под нашим подбитым танком, стоявшим там с сорок первого года. Штаб батальона расположился в трехстах метрах от нас, в противотанковом рву. Минометчики рядом с ними. И каждый день мы ходили в атаку, иногда без всякой артподготовки.

Среди множества страниц Великой Отечественной есть такие, переворачивать которые страшно. Нет, не из оскорбляющего человека страха, а из знакомого с детства страха понимания. Понимания, что никогда не сможешь отнестись к этим страницам истории так, как к ним относились люди тогда. Кажется, что сменилось время. Кажется, что сменилось представление о ценности человеческой жизни. Кажется… Но это не значит, что эти страшные, черные страницы войны не следует открывать!

Понятия «чернорубашечники», «черные свитки», «серожупанники» кочуют по мемуарам и статьям. Очень часто, читая о военной судьбе этих людей – становится жутко. Вот, например, как пишет об этом некто В. Гриневич, современный украинский историк:

«Советская историография в целом обходила эту проблему стороной, поскольку она таила в себе много непривлекательных и откровенно опасных сюжетов, способных нанести ущерб формировавшемуся мифу о «Великой Отечественной войне». Катастрофа 1941 года и последовавшая за ней немецкая оккупация со всей очевидностью продемонстрировали нелояльность украинского населения к советской власти. Но для последней это не являлось большим секретом. Оценивая реакцию населения республики на гитлеровскую оккупацию, секретарь ЦК КП(б)У Д.С.Коротченко в докладной записке Н.С.Хрущеву отмечал: «Абсолютное большинство гражданского населения в Украине не желало продолжать борьбу против немцев, а пыталось различными способами приспособиться к оккупационному режиму».

Прочитал очередной срач про миллионы изнасилованных немок в Берлине 1945-го. Стало противно, пятистрочного коммента на выплескивание отвращения не хватило и опять я вместо сна пишу что-то некороткое...

Находятся люди, которые думают о своих собственных дедах, которые брали тот самый Берлин, как о дерьме. Этих можно простить - это их личные отношения к своим предкам. Но есть те, которые в это дерьмо зачисляют и других дедов, что тоже там воевали. Вот с этим я сильно не согласен!

Первое из нижецитированного про взятие Берлина и жизнь в нем после взятия писал человек, мне хорошо знакомый... Писал не сразу после войны, по свежим воспоминаниям, а потом, когда успокилась жизнь. 

"Наконец, я получил назначение в политотдел 41 автополка. ...  Передовые отряды Красной армии двигались вперёд так быстро, что тыловые части остались далеко позади. Но санбаты, полевые госпитали и боеприпасы требовались постоянно. Поэтому колонны автомашин совершали круглосуточные рейды на передовую. Машины проезжали там, где только-только закончились бои: дымились воронки, догорали пожарища. Бывали случаи, часто солдаты засыпали за рулем. Видишь, машину покачивает, значит, шофер засыпает. Останавливаешься, даешь солдату немного времени подремать, и снова в путь. Однажды 25 машин срочно перебрасывали полевой госпиталь с личным составом и оборудованием в район Познани. До цели 45 км. Утром подъезжаем в назначенный район, а наши части уже ушли далеко вперед. Получаем новый приказ: продвинуться еще на 20 километров...

...И вот перед нами Берлин. Днем и ночью мы подвозим боеприпасы, а базируемся в одном из пригородов. Там 5 мая 1945 года мы узнали о капитуляции Германии. Сколько было радости!
  Солдаты проживали в уютных дачных домиках. Гражданского населения почти не было, лишь кое-где остались старики и старухи. Много немцев пряталось в подвалах. Берлин по сравнению с пригородом представлял жуткое зрелище: был разрушен практически до основания.
  Каждый солдат был награжден медалями "За взятие Берлина" и "За победу над Германией". Многие получили повышение. А мне было присвоено звание капитана. 
...
   Война закончилась, но моя служба продолжалась. Комендантом Берлина стал командующий 5 ударной армией генерал Берзарин. Он занимался организацией восстановления мирной жизни, обеспечением населения продовольствием, организовывал новую немецкую власть. 
  Перед политработниками была поставлена задача: направить всю работу на воспитание у бойцов дружбы и сотрудничества с немецким населением, чтобы солдаты не видели в каждом немце врага; провести решительную борьбу с насилием, грабежами, мародерством, совершаемыми отдельными солдатами.
  В частях устанавливалась железная дисциплина. Много сил было потрачено на это. Требовалось время, чтобы переделать сознание солдата и офицера. А как им было трудно! 4 года в нас воспитывалась ненависть к фашистам, к немцам. Сколько мы видели разрушенных сел и городов! 
  Но наш лозунг был таков: "Советский солдат должен служить примером".